St Joseph, before and after
Wednesday, 3 December 2014
Saturday, 18 October 2014
Tuesday, 30 September 2014
Friday, 26 September 2014
Liturgy, God, man
Why I wrote this
This essay is a
natural outcome of the hurt and dismay which I
experience almost every time I participate in
the Eastern Orthodox Liturgy. Why such emotions?
– Because I came to firmly believe that in the
overwhelming majority of cases the Liturgy is
not conducted properly, from a lay person’s
point of view. I have deliberately chosen these
words which are doomed to be perceived as the
silliness of a philistine who does not
understand what she is talking about. I readily
agree that I am, in the eyes of many, especially
the Eastern Orthodox clergy, a double
philistine: as a laity and as a woman. That is
right: I am writing as a lay person who wants to
be with Jesus Christ maximally fully, especially
in the established by Him, for this very
purpose, sacrament of the Eucharist and who, as
a laity and as a woman, can participate in the
Liturgy only as much – or, more fittingly, as
little – as the Church “tradition” allows her.
Tuesday, 9 September 2014
Путин без зеркал
Загадка
мистера Путина
В настоящее время президент Российской Федерации
В.В. Путин купается в свете прожекторов, ярких, как никогда. "Мачо", "супермен",
"самый вежливый человек" (вставьте любое любое клише) продолжает оставаться для
Запада загадкой. И, судя по реакциям и действиям подавляющего большинства
западных политиков, они продолжают не видеть, с кем они имеют дело.
Существует несколько причин этой странной слепоты, в том числе вполне сознательные и рациональные, например, получаемые их странами временные выгоды, пока они остаются слепыми и глухими. Тем не менее, даже если вообразить гипотетическую ситуацию, в которой политики разом отказываются от временных выгод и концентрируются на глобальной и вполне реальной проблеме Третьей Мировой Войны, начатой в Украине, они бы все равно не знали, что им делать с "мистером Путиным". И это совсем не удивительно, т.к. они воспринимают его как другого человека.
Существует несколько причин этой странной слепоты, в том числе вполне сознательные и рациональные, например, получаемые их странами временные выгоды, пока они остаются слепыми и глухими. Тем не менее, даже если вообразить гипотетическую ситуацию, в которой политики разом отказываются от временных выгод и концентрируются на глобальной и вполне реальной проблеме Третьей Мировой Войны, начатой в Украине, они бы все равно не знали, что им делать с "мистером Путиным". И это совсем не удивительно, т.к. они воспринимают его как другого человека.
Putin without mirrors
The enigma of Mr.
Putin
Currently the president of the Russian Federation, Mr. Putin, is more in the spotlight than ever. “The super tough guy”, “the Russian macho” – whatever the cliché – is as “enigmatic” to the West as ever. Judging by the actions of the overwhelming majority of world politicians they are still unable to understand with whom they are dealing.
Currently the president of the Russian Federation, Mr. Putin, is more in the spotlight than ever. “The super tough guy”, “the Russian macho” – whatever the cliché – is as “enigmatic” to the West as ever. Judging by the actions of the overwhelming majority of world politicians they are still unable to understand with whom they are dealing.
There are multiple
reasons for that perceived blind spot of course
including rational and conscious reasons, for
instance the temporary benefits their countries
may reap while they remain ‘blind’. Still, even
if one imagines the hypothetical situation when
the political leaders of the whole world
suddenly became free from those temporary
concerns and concentrated on the very real and
big issue of the Third World War starting in
Ukraine they still would not know how to deal
with Mr. Putin. This is not at all surprising
because they think of him as another person.
Thursday, 28 August 2014
Хроники деконструкции смыслов
(Дэвид Боуи)
Предисловие: о телемикроскопе
Год
назад в статье “Утрата веры” я сочла необходимым
написать о РПЦ МП следующее:
“… [вы] уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты; так и вы, по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония.”[1]
… Вся глобальная и многоуровневая ложь РПЦ вдруг разом сложилась в одну картину. Вот Патриарх Кирилл лжет о Церкви, произнося пустые, фальшиво звучащие проповеди, лжет потому, что он не верит в Бога, а безбожник, сколько он не пытается сказать что-нибудь о Церкви и о Боге, не в состоянии выдавить из себя ничего, кроме фальшивки. Вот архиепископы и епископы, тоже не верующие, поднимаюшие Чаши за Евхаристией, а хор поет "Тело Христово приимите". А вот другие, истово верующие, вначале в могущество России, и лишь потом – в Христа, причем урезанного Христа, который подходит к их главной вере в империю. Впрочем, Христос вспоминается ими редко. Их паства, которая верит, что главное – правильное исполнение ритуалов, свечки в храмах, национально-православная атрибутика, не знает о Христе, Его апостолах, христианах первых столетий вообще ни-че-го. Весь этот ужас прекрасно вписывался в современную идеологию РПЦ, которая уже давно перстала быть православной и христианской, а стала "русской церковью", отправителем этнического и государственного культа. Ложь, среди которой, каким-то чудом еще происходит таинство Евхаристии.”
Эта статья была ответом на убийство о. Павла Адельгейма, последнего широкоизвестного священника РПЦ МП из тех, кто бескомпромиссно следовал за Христом и не боялся говорить правду. Его убийство вызвало шок и скорбь в России и почти ничего – в мире, даже в православных кругах. Это неудивительно: христиан убивают ежедневно, во всем мире. Убийства (христиан и не христиан без различия) – это безусловное зло, и я не могу сказать, что убийство о. Павла было “особенным злом”. Тем не менее, в моем восприятии оно стоит особняком из-за своего густого и тяжкого символизма, символизма метафизического масштаба, который делает его событием, имеющим отношение не только к российским православным или гражданам РФ, но и ко всем людям. Для меня случившееся стало символическим актом абсолютного зла, которое в наши дни решило актуализировать себя в России. Зло выплюнуло одного из тех, кто ясно видел его приближение и сказал “нет”. Говоря более понятным для современного западного человека языком, последний белый рыцарь был убит драконом; королевство, наконец, захвачено и ворота открыты настежь; теперь ничто не сможет помешать зверю бросить свою армию в мир.
Мне любопытно, почему голливудские фильмы о плохих и хороших парнях, плохих и хороших ведьмах, плохих и хороших духах пользуются неизменной популярностью на “прагматичном, циничном Западе”. Почему сказка о каких-то хоббитах, несущих за тридевять земель некое дявольское кольцо ради того, чтобы бросить его в адский огонь, чтобы наконец восторжествовало абсолютное добро, воспринимается взрослыми людьми с энтузиазмом, вплоть до готовности играть роли из фильма и даже носить “единственное кольцо” (в специально отведенное для этого время), не боясь выглядеть при этом смешными, a христианин, осмелившийся заговорить о князе тьмы или падших ангелах, выглядит смешным в глазах многих. На мой взгляд, это похоже на упорный отказ всмотреться на реальность и увидеть упорную хроническую неспособность мира стать хорошим, несмотря на все наши усилия сделать его таковым или, говоря радикальным языком Евенгелия, признать, что “весь мир лежит во зле”[2]. Это просто-таки показательный случай из психологии К. Юнга: бессознательное ощущение присутствия абсолютного зла в мире переносится в безопасный формат ролевых игр в хороших и плохих ребят. Поэтому я делаю вывод, что над христианином, рассуждающим о зле, смеются потому, что он напоминает сознанию собеседника о том, что тот вытеснил и затолкал в самые темные и дальние углы своей души. Говоря о зле, христианин чудовищно серьезен; хуже того, он предпочитает называть его не просто “мировое зло” или “темные силы”, но “сатана” или “демон”, таким образом настаивая на том, что зло – это не абстракция, но что оно имеет реальность личности. Подобная ясность языка – это не только раздражающая особенность христианского мышления, но и очень важный его аспект. Я убеждена в том, что аллергия на ясность языка, особенно когда речь идет о "трудных" предметах, таких, как экзистенциональные и метафизические вопросы, является одним из важнейших составляющих в разворачивающейся перед нами и балансирующей на грани третьей мировой войны игре.
“… [вы] уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты; так и вы, по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония.”[1]
… Вся глобальная и многоуровневая ложь РПЦ вдруг разом сложилась в одну картину. Вот Патриарх Кирилл лжет о Церкви, произнося пустые, фальшиво звучащие проповеди, лжет потому, что он не верит в Бога, а безбожник, сколько он не пытается сказать что-нибудь о Церкви и о Боге, не в состоянии выдавить из себя ничего, кроме фальшивки. Вот архиепископы и епископы, тоже не верующие, поднимаюшие Чаши за Евхаристией, а хор поет "Тело Христово приимите". А вот другие, истово верующие, вначале в могущество России, и лишь потом – в Христа, причем урезанного Христа, который подходит к их главной вере в империю. Впрочем, Христос вспоминается ими редко. Их паства, которая верит, что главное – правильное исполнение ритуалов, свечки в храмах, национально-православная атрибутика, не знает о Христе, Его апостолах, христианах первых столетий вообще ни-че-го. Весь этот ужас прекрасно вписывался в современную идеологию РПЦ, которая уже давно перстала быть православной и христианской, а стала "русской церковью", отправителем этнического и государственного культа. Ложь, среди которой, каким-то чудом еще происходит таинство Евхаристии.”
Эта статья была ответом на убийство о. Павла Адельгейма, последнего широкоизвестного священника РПЦ МП из тех, кто бескомпромиссно следовал за Христом и не боялся говорить правду. Его убийство вызвало шок и скорбь в России и почти ничего – в мире, даже в православных кругах. Это неудивительно: христиан убивают ежедневно, во всем мире. Убийства (христиан и не христиан без различия) – это безусловное зло, и я не могу сказать, что убийство о. Павла было “особенным злом”. Тем не менее, в моем восприятии оно стоит особняком из-за своего густого и тяжкого символизма, символизма метафизического масштаба, который делает его событием, имеющим отношение не только к российским православным или гражданам РФ, но и ко всем людям. Для меня случившееся стало символическим актом абсолютного зла, которое в наши дни решило актуализировать себя в России. Зло выплюнуло одного из тех, кто ясно видел его приближение и сказал “нет”. Говоря более понятным для современного западного человека языком, последний белый рыцарь был убит драконом; королевство, наконец, захвачено и ворота открыты настежь; теперь ничто не сможет помешать зверю бросить свою армию в мир.
Мне любопытно, почему голливудские фильмы о плохих и хороших парнях, плохих и хороших ведьмах, плохих и хороших духах пользуются неизменной популярностью на “прагматичном, циничном Западе”. Почему сказка о каких-то хоббитах, несущих за тридевять земель некое дявольское кольцо ради того, чтобы бросить его в адский огонь, чтобы наконец восторжествовало абсолютное добро, воспринимается взрослыми людьми с энтузиазмом, вплоть до готовности играть роли из фильма и даже носить “единственное кольцо” (в специально отведенное для этого время), не боясь выглядеть при этом смешными, a христианин, осмелившийся заговорить о князе тьмы или падших ангелах, выглядит смешным в глазах многих. На мой взгляд, это похоже на упорный отказ всмотреться на реальность и увидеть упорную хроническую неспособность мира стать хорошим, несмотря на все наши усилия сделать его таковым или, говоря радикальным языком Евенгелия, признать, что “весь мир лежит во зле”[2]. Это просто-таки показательный случай из психологии К. Юнга: бессознательное ощущение присутствия абсолютного зла в мире переносится в безопасный формат ролевых игр в хороших и плохих ребят. Поэтому я делаю вывод, что над христианином, рассуждающим о зле, смеются потому, что он напоминает сознанию собеседника о том, что тот вытеснил и затолкал в самые темные и дальние углы своей души. Говоря о зле, христианин чудовищно серьезен; хуже того, он предпочитает называть его не просто “мировое зло” или “темные силы”, но “сатана” или “демон”, таким образом настаивая на том, что зло – это не абстракция, но что оно имеет реальность личности. Подобная ясность языка – это не только раздражающая особенность христианского мышления, но и очень важный его аспект. Я убеждена в том, что аллергия на ясность языка, особенно когда речь идет о "трудных" предметах, таких, как экзистенциональные и метафизические вопросы, является одним из важнейших составляющих в разворачивающейся перед нами и балансирующей на грани третьей мировой войны игре.
Tuesday, 26 August 2014
Chronicles of the deconstruction of meaning
"When you think about it, Adolph
Hitler was the first pop star."
(David Bowie)
(David Bowie)
Preface: about a telemicroscope
A year ago in the article ‘The Loss
of Faith’ I was compelled to write concerning
the Moscow Patriarchate of the Russian Orthodox
Church quoting from the gospel of Matthew:
“…. you are like whitewashed tombs which indeed appear beautiful outwardly, but inside are full of dead men’s bones and all uncleanness.… you also outwardly appear righteous to men, but inside you are full of hypocrisy and lawlessness.”[1]
“…. you are like whitewashed tombs which indeed appear beautiful outwardly, but inside are full of dead men’s bones and all uncleanness.… you also outwardly appear righteous to men, but inside you are full of hypocrisy and lawlessness.”[1]
At that time all the global and multilayered
lies of the ROC MP[2]
had suddenly assembled into a one coherent
picture. Here was Patriarch Cyril uttering lies,
delivering empty, false sermons – lying because
he does not believe in God and a godless person
is unable to squeeze out of himself anything but
falsity about God even if tries hard. Here were
non-believing Godless priests and bishops
raising Eucharistic Cups while choirs sing
“Receive the Body of Christ”. And here are
followers ardently believing, first in the
mighty power of Russia and only after that in a
reduced version of Christ which fits their
primary faith in the empire. The name of Christ
is mentioned by them rarely now. Their
congregations seam to believe that the most
important thing is the correct conduct of the
rituals: candles in the churches,
national-Orthodox attributes while knowing
almost nothing about Christ, His apostles,
Christians of the first centuries. This horror
fits well the contemporary ideology of the ROC
MP which long ago ceased to be Orthodox and
Christian but became instead “the Russian
church”, the conductor of the state cult. A lie
amongst which, by some miracle, the Sacrament of
the Eucharist is still happening.
That article was a response to the
murder of Fr Pavel Adelgeim, the last publicly
visible priest of the ROC MP who followed Christ
without compromise and dared to speak the truth
plainly. His murder made a big impact in
Russia and almost zero – around the world, even
in the Orthodox Churches. It is not surprising;
Christians are murdered every day around the
globe. Murders (of Christians and non-Christians
alike) are evil and I cannot say that the murder
of Fr Pavel was “particularly evil”.
Nevertheless, in my mind it stands out because
of its gross symbolism, the symbolism of a grand
metaphysical scale that makes the event relevant
not just to the Russian Orthodox or Russian
citizen but to all people. To me it was no less
then a symbolic action of the universal evil
which now choses to actualize itself in Russia.
The evil spat out one of those few who clearly
saw it rising and opposed it. Speaking the more
understandable to the Westerner language, the
last white knight was slain by the dragon; the
kingdom is overtaken at last and the gates are
opened wide; now nothing can stop the beast from
leading its army into the world.
I wonder why the
Hollywood movies about good and bad guys, good
and evil witches etc are ever popular even in
“the pragmatic and materialistic Western
society” (a Russian cliché). Why the story about
some hobbits taking an evil ring back to the
evil fire to overthrow the evil king for the
sake of the triumph of the universal good are
met with enthusiasm by the adults who are
prepared to play the movie roles and even wear
“the one ring” (during specially assigned times)
not fearing to seen as “ridiculous” but when a
Christian dares to speak about the prince of
darkness and good or fallen angels he become
ridiculous in the eyes of the majority. To me it
looks like the adamant refusal “to get real” and
recognize a chronic failure of this world,
despite all human effort, to be good or, using
the more radical language of the Gospels, to
admit that “the whole world lies in the power of
the evil one”[3].
It is such a Jungian case: an unconscious
perception of the acting universal evil in the
world is transferred into the safe frame of
enacted games about good guys and bad guys.
Hence I conclude that when a Christian speaks
about the evil he is laughed at because he
reminds the consciousness of the listener about
that that was pushed far into the dark corners
of the psyche. He is deadly serious about the
evil; worse even, he often calls it not just
“evil principal” or “dark force” but “Satan” or
“demon” thus insisting that “the force” has the
reality of the person. Such a clarity of
definitions is not just annoying but crucial. I
believe that the allergy for a clear language,
especially when it deals with “difficult”
matters like existential and metaphysical truth
is one of the major factors in the current
state,
balancing-on-the-edge-of-the-third-world-war.
Wednesday, 4 June 2014
Wednesday, 21 May 2014
Tuesday, 29 April 2014
Sunday, 27 April 2014
Monday, 21 April 2014
Monday, 14 April 2014
Saturday, 12 April 2014
Monday, 10 March 2014
Богиня из пузырей
Под яблоневым
древом:
Там Я взял тебя для Себя,
Там Я предложил тебе Мою руку,
И восставил тебя
Там, где вкусила тлен твоя мать.
(св. Иоанн Креста, "Гимн")
Сон
Она думает о поездке к матери, в страну, из которой она уехала уже давно. Она думает об этом не потому, что она скучает по матери (отнюдь нет, к ее острому стыду), а из-за того, что родителей полагается навещать, это само сабой разумеется, разве не так? Однако, когда она начинает представлять себя, садящуюся в самолет, все тело ее напрягается, а желудок сводит судорогой. Она видит себя, меряющую шагами азиатский аэропорт на полпути, в ожидании следующего, последнего самолета к месту назначения. Ее эмоции ничем не отличаются от тех, что испытывают изнасилованные или взятые в заложники: "Почему я не свернула в другой переулок, почему не спаслась бегством, когда интуиция кричала "беги!"? Она сидит в замороженой позе, только ум ее несется по кругу: "Что это, откуда такой ужасный страх? Это же моя мать, моя мать, а не убийца (что я такое говорю?) – она меня любит! И я всегда ее любила. Я сошла с ума." В конце концов она бронирует билет.
Перед отъездом она видит сон: всемогущая, чудовищных размеров, богиня убивает ее мужа для того, чтобы затем пожрать ее саму. Ландшафт ее сна представляет собой иссохшую, в огромных трещинах, землю; там и сям, на фоне абсолютно черного неба, чадят оранжевые костры. На сухой земле вокруг богини лежат маленькие сухие человеческие скелеты. Черный, желтый, оранжевый и кроваво-красный цвета доминируют в апокалиптическом пейзаже. Всемогущая богиня – ее мать.
Там Я взял тебя для Себя,
Там Я предложил тебе Мою руку,
И восставил тебя
Там, где вкусила тлен твоя мать.
(св. Иоанн Креста, "Гимн")
Сон
Она думает о поездке к матери, в страну, из которой она уехала уже давно. Она думает об этом не потому, что она скучает по матери (отнюдь нет, к ее острому стыду), а из-за того, что родителей полагается навещать, это само сабой разумеется, разве не так? Однако, когда она начинает представлять себя, садящуюся в самолет, все тело ее напрягается, а желудок сводит судорогой. Она видит себя, меряющую шагами азиатский аэропорт на полпути, в ожидании следующего, последнего самолета к месту назначения. Ее эмоции ничем не отличаются от тех, что испытывают изнасилованные или взятые в заложники: "Почему я не свернула в другой переулок, почему не спаслась бегством, когда интуиция кричала "беги!"? Она сидит в замороженой позе, только ум ее несется по кругу: "Что это, откуда такой ужасный страх? Это же моя мать, моя мать, а не убийца (что я такое говорю?) – она меня любит! И я всегда ее любила. Я сошла с ума." В конце концов она бронирует билет.
Перед отъездом она видит сон: всемогущая, чудовищных размеров, богиня убивает ее мужа для того, чтобы затем пожрать ее саму. Ландшафт ее сна представляет собой иссохшую, в огромных трещинах, землю; там и сям, на фоне абсолютно черного неба, чадят оранжевые костры. На сухой земле вокруг богини лежат маленькие сухие человеческие скелеты. Черный, желтый, оранжевый и кроваво-красный цвета доминируют в апокалиптическом пейзаже. Всемогущая богиня – ее мать.
Sunday, 9 March 2014
The Bubble Deity
Beneath the
apple tree:
There I took you for My own,
There I offered you My hand,
And restored you,
Where your mother was corrupted.
(St John of the Cross, ‘The Spiritual Canticle’)
The dream
She is thinking about visiting her mother, in the country she left long ago. She is considering this not because she misses her mother (she does not, to her acute shame) but because she has to – she is supposed to, isn’t she? But when she imagines herself embarking a plane she feels sick in her stomach. She sees herself walking in an Asian airport halfway there, waiting for the next, final plane to her destination. Her emotions are identical to those of someone who has been kidnapped or raped, “Why did not I chose another street, why did I not I run away when my intuition was screaming “run!”?” She is sitting, frozen, only her mind is rushing in circles “What is this, why this awful fear? – It is my mother, she is not a murderer – she loves me! And I have always loved her. I am mad.” Eventually she books the ticket.
Before her trip she has a dream: an all-powerful, enormous female deity kills her husband in order to devour her. The dreamscape is the dry land, cracks in the soil, orange smoky fires here and there against the totally black sky. On the dry ground, around the deity are small dry human skeletons. Black, yellow, bloody red colours dominate the apocalyptic landscape. The all-powerful deity is her mother.
There I took you for My own,
There I offered you My hand,
And restored you,
Where your mother was corrupted.
(St John of the Cross, ‘The Spiritual Canticle’)
The dream
She is thinking about visiting her mother, in the country she left long ago. She is considering this not because she misses her mother (she does not, to her acute shame) but because she has to – she is supposed to, isn’t she? But when she imagines herself embarking a plane she feels sick in her stomach. She sees herself walking in an Asian airport halfway there, waiting for the next, final plane to her destination. Her emotions are identical to those of someone who has been kidnapped or raped, “Why did not I chose another street, why did I not I run away when my intuition was screaming “run!”?” She is sitting, frozen, only her mind is rushing in circles “What is this, why this awful fear? – It is my mother, she is not a murderer – she loves me! And I have always loved her. I am mad.” Eventually she books the ticket.
Before her trip she has a dream: an all-powerful, enormous female deity kills her husband in order to devour her. The dreamscape is the dry land, cracks in the soil, orange smoky fires here and there against the totally black sky. On the dry ground, around the deity are small dry human skeletons. Black, yellow, bloody red colours dominate the apocalyptic landscape. The all-powerful deity is her mother.
Sunday, 2 March 2014
Monday, 17 February 2014
Friday, 7 February 2014
Names of Jesus
Jesus Christ Beloved My Lord and my God Savior Grapevine
Bridegroom Rose of Sharon Lily of the valleys Light of the world
Living water Faithful and true Lord Messiah Lamb of God
High Priest Physician Rabbi Man of sorrows Logos
Creator of All Things The first and
last, the Alpha and Omega
Sunday, 2 February 2014
Tuesday, 21 January 2014
Thursday, 16 January 2014
Saturday, 11 January 2014
Sunday, 5 January 2014
Боязливое благочестие и "ничто - ничто - ничто" св. Иоанна Креста
Господь и Бог
мой, как может тот, кто ищет Тебя с
бесхитростной и чистой любовью, не найти,
что Ты
–
это все, чего только его душа может желать?
Ты обнаруживаешь себя первым и сам выходишь
встретить тех, кто Тебя ищет.
(Св. Иоанн Креста)
(Св. Иоанн Креста)
Есть
вид благочестия, который тем более
оскорбителен для Бога, чем, чем больше
усилий его адепты прилагают к тому, чтобы
продемонстрировать Богу свое почтение. Это –
так называемое "боязливое благочестие", т.е.
благочестие, порожденное исключительно
страхом.
"Боязливое благочестие" – это отнюдь не
страх Божий, названный в Ветхом Завете
"началом мудрости"[1].
Библейский страх имеет своей целью Бога и
Его познание, поэтому он полностью
сфокусирован на Боге; "боязливое
благочестие" полностью сфокусировано на
самом себе, хотя и использует слово "Бог" не
реже, чем Псалмопевец.
Согласно широко принятой в Христианстве
интерпретации, под библейским страхом Божиим
подразумевается отнюдь не страх наказания, а
страх расстроить любимого. В Писании Бог
неоднократно назван Возлюбленным; этот
эпитет предполагает, что верующий должен
бояться совершить грех, который бы расстроил
Бога (или даже причинил бы Ему страдание), а
также загрязнил душу верующего и, таким
образом, воспрепятствовал его общению с его
Возлюбленным. Заслуживает внимания здесь то,
что, точно также как и влюбленный, будучи
разлученным с предметом его любви, думает
только о нем, согрешивший, потерявший
возможность богообщения не думает о себе, а
думает только о Боге и о своем невыносимом
страдании из-за невозможности видеть
Возлюбленного. Такой верующий не желает
ничего исключительно для себя, он жаждет
только видения Бога и познания Его. Этот
идеал бескорыстных и страстных[2]
отношений между душой и Богом ярко описан в
библейских "Псалмах" и "Песне Песней".
Friday, 3 January 2014
The fearful piety and "Nada – nada – nada" of St John of the Cross
(St John of the Cross)
There is a certain kind of piety which, the more reverence its adepts try to show to God the more offensive it is to Him. This is the “fearful piety”, i.e. the piety that derives entirely from fear.
“Fearful piety” is
certainly not the holy fear of God glorified as
“The fear of the
Lord
is the beginning of wisdom”[1].
Biblical fear is all about God and knowledge of
God and is focused on God; the “fearful piety”
is entirely self-focused although it uses the
word “God” not less frequently than the
Psalmist.
It is the Christian
understanding that the biblical holy fear of God
means the fear of a believer to upset the loved
one (not fear of the loved ones’ retribution).
God is defined as the Beloved in the Scriptures
therefore a believer is supposed to be afraid to
commit a sin which will upset (or even hurt) God
and also pollute the believer’s soul; the latter
would prevents the sinner from seeing his
Beloved. It is noteworthy that, just like a
person in love when separated from the object of
his passion thinks only about her, a sinner who
has lost access to God does not so much think
about himself but focuses on God and on the pain
of his inability to see his Beloved. He does not
want anything purely for himself. He only wants
to see God and to know Him. This kind of holy
ideal, the passionate and selfless relationship
between the soul and God is very vividly
described in the Psalms and ‘Song of Songs’.
Subscribe to:
Posts (Atom)