"Дорогая, самая лучшая в мире, мама"

Он всегда приходит не вовремя. Десять часов вечера, абсолютные тишина и темнота за окном - рабочие давно уже закрыли свою мастерскую напротив и, как и большинство местных в пятничный вечер, выпив пива в пабе, вернулись домой, пообедали огромными бифштексами, и засели перед горячими печками вместе с семьями.
Темнота и тишина нарушаются громким и резким стуком в дверь. "Хелло!" - с невероятной радостью.
- Хелло. В чем дело? - недружелюбно говорю я.
- Ни в чем, я заехать решил, был рядом.
- Я бы предпочла, чтобы ты позвонил перед "заездом".
- А я не знал, что заеду (обезоруживающая улыбка). Я тебе подарки привез.
Он входит в мою мастерскую с огромным полиэтиоленовым пакетом, на котором вытиснено "Абу Даби", и картинно вынимает несколько шелковых палантинов. Превосходного качества и идеально подходящих мне цветов - мой бывший муж хорошо помнит, что мне идет.
- А где Глен?
- На работе.
- На работе, в это время? - вот дурачок! Хорошо, я потом еще заеду, я ему тоже привез кое-что.
- Только позвони перед этим.


Он и звонит, в субботу. Глен, отводя трубку подальше, обреченно шепчет: "Это Он, пусть лучше приедет сейчас, ОК?"
- ОК, громко говорю я, - Раньше посадят - раньше освободят!
Он появляется на пороге через две минуты, вместо вчерашнего пакета - маленький сверток. В присутствии Глена он чувствует себя уже не так свободно. Я изо все сил стараюсь на него не смотреть. Совсем недавно он был крупным, полноватым, но мускулистым и сильным мужчиной, выше меня на шесть сантиметров. Сейчас мне кажется, что я смотрю на него сверху вниз - он "ужался" не только в ширину, но и в высоту. Широкая одежда не скрывает нездоровой, какой-то вогнутой худобы и сузившихся плеч. Недавно по-грузински белокожий и темноволосый, он стал серым, лицо словно бы запылилось, волосы сильно поседели и утратили блеск. Мне жаль его до слез, и в то же время я знаю, что я не должна поддаваться этой страшной, пустой, всасывающей в себя воронке - мне жаль его, но причаститься этой пустоте я не хочу. Я хватаюсь за неоконченное вязание и начинаю судорожно работать крючком, механически повторяя про себя Иисусову молитву.

Проходит час. Мой бывший муж все еще объясняет детали проделанной над ним бариатрической операции, которая лишила его половины желудка и перекроила его кишки. Операция, являющаяся крайним средством борьбы с предельным ожирением, была сделана без врачебных показаний, но у него появились крупные деньги, и он решил их использовать, совершив, с помощью нанятого им турецкого хирурга-энтузиаста, нечто вроде ритуального жертвоприношения. Oперация должна была сделать из ненавидящего себя сына матери-нарциссистки уверенного в себе супермэна. Уже час как я слушаю двухслойный поток: "операция дала мне второй шанс" - верхний слой; "мама, мне страшно, что они со мной сделали" - нижний.  Я тоже веду разговор на двух уровнях: первый изредка задает технические вопросы, второй изо все сил держится за Иисусову молитву. Впрочем, разговором это можно назвать с натяжкой - это на девяносто девять процентов монолог. Глен высится на стуле почти между нами, в тупом углу воображаемого треугольника, обхватив длинными руками свой торс, и периодически кивает - по сравнению с ним мой бывший муж выглядит особенно слабым и потерянным.

Два часа спустя мы, все трое, сидим на тех же местах. В мастерской потемнело, но свет никто не включает. Глен, получивший в подарок складной испанский нож (демострируя, как его закрывать, даритель умудрился порезать себе два пальца), кивает совсем уж механически, я теперь молчу все сто процентов, работая крючком, но бывшего мужа это не смущает. Он заметно взбодрился и теперь строит планы на свою новую жизнь, как всегда, экзотические, от поступления в местную аспирантуру (предпочтительно в Канберре) до основания фирмы по обучению подводному плаванию в Барбадосе. В конце концов я не выдерживаю и говорю "Уже пять часов вечера, Глену нужно закончить статью".
- ОК, отвeчает бывший муж, не двигаясь с места, и продолжает говорить что-то об открытии собственной фехтовальной школы в Стамбуле.  Тогда не выдерживает Глен:
- Ада, ты показала Ставросу новый цветок на нашем кактусе? - Нет? Пойдемте, посмотрим на него, он во дворе. Я взглядываю на бывшего мужа, не заметил ли он непреднамеренной иронии предложения - нет, не заметил.


Проводив его до машины и вернувшись в дом, Глен и я в изнеможении валимся, он - на софу, я - в кресло. "Я не вынесу этого, я не вынесу этого, мне плохо", говорю я. "Я не могу его видеть." Глен молчит, а затем берется за свой лэптоп.

Так проходит час. Глен, несмотря на заявленное еще с утра твердое намерение работать, механически роется в интернете. Я смотрю в стену и борюсь с приступами тошноты. Борьба заканчивается победой тошноты надо мной. Вернувшись из ванной комнаты, совершенно обесслилившая, я снова падаю в кресло. Глен внимательно смотрит на меня и произносит "Я так и знал. Принести тебе что-нибудь?"

Та воронка,  которой я так боялась, все-таки всосала меня, а через меня - Глена. Мы оба сидим неподвижно, с одинаковыми пустыми лицами. Первым к берегу рационализма начинает выгребать Глен.

- Мы сделали все, что могли, чтобы предотвратить это, монотонно-темно произносит он. - Ты все ему описала, когда он только готовился к операции.
- Мне кажется, он даже не прочитал это как следует.
- Разумеется, у него же была Идея: с помощью перекройки кишoк перекроить душу.
- А что, если он умрет теперь от недостатка полезных веществ?
- Возможна обратная операция. Кстати, он сам об этом упомянул - это симптоматично, тебе не кажется?
- Я не понимаю, не понимаю... Был здоровый, пусть полневший, мужчина, что это?

Я умолкаю, потому что я задавала эти вопросы терпеливому Глену и себе самой десятки раз. Я знаю ответ, но всякий раз, задавая вопрос, я надеюсь на чудо, что мне вдруг объяснят по-новому, что пустая, бессмысленная воронка, водоворот безумия, окружающий моего бывшего мужа, внезапно наполнится каким угодно смыслом, лишь бы смыслом, а не объяснением, непременно имеющим в себе ноль, нуль, зиро - обесценивающую все остальные числа константу.

Я встаю, переминаюсь, и, наконец, плюнув на стыд, признаюсь:
- Я после его вчерашнего визита купила бутылку вина и половину выпила. Хочешь, докончим вторую?