Мерзость запустения

“Итак, когда увидите мерзость запустения, реченную через пророка Даниила, стоящую на святом месте, — читающий да разумеет”.

 

Пояснение: в моей работе я использую термин “вектор оставленности”. Этот вектор противоположен вектору привязанности и любви. Данные векторы присутствуют во всех человеческих действиях: векторы любви держат сотворенный мир вместе; векторы оставленности его разрушают. Иисус Христос – максимальный вектор любви, сама Любовь.

 

Нечто вроде знамения

Вчера, после Мессы в крошечной католической церкви, у меня случился странный опыт. Декларация “Fiducia Supplicans”, разрешающая благословлять гомосексуальные пары[1], вызвала у меня туманные мысли o “мерзости запустения”. Я словно бы мысленно увидела пару гомосексуалистов, стоящих здесь, в церкви (их силуэты на фоне витражей с изображениями Иисуса Христа, Богоматери, св. Иосифа и других святых и ангелов) и благословляющего их священника – и эта картина была абсолютно безумной. Я попросила Господа о вразумлении или знаке относительно “мерзости запустения”, потому что я боялась принять мои мысли за Его. В то время, как я молилась после Мессы, произошло нечто невидaнное мной: мальчик лет пяти, сын "католиков-традиционалистов", въехал в храм на... велосипеде! Он проехал прямо к алтарю и, словно бы этого было недостаточно, поднял свой велосипед, поставил его в алтарь и принялся кататься вокруг престола[2]. Его мать вбежала в храм вслед за ним, но недостаточно быстро для того, чтобы предотвратить его "въезд" в алтарь. Она звала его, но он не обращал на это никакого внимания, продолжая кататься за престолом с нахальной улыбкой на лице, так что матери пришлось вытаскивать его из алтаря силой. Я не слишком разглядела, как она она это делала; для меня главным был странный въезд в храм, а затем - катание вокруг престола.

Оборачиваясь назад, я думаю, что это было нечто вроде знамения - конечно, не мальчик как таковой был “мерзостью запустения” – а то, что его действия могли относиться только к не-алтарю и к не-церкви. Если бы он просто вбежал (а не въехал на велосипеде) в алтарь, чтобы что-то рассмотреть (как это иногда случается; например, маленькие дети периодически пытаются вползти в алтарь во время богослужения), это было бы совсем другим, довольно нормальным, событием. Но нет, он катался в алтаре, словно бы это был не алтарь и не храм.

Сегодня, когда я опять пошла к Мессе, у меня было тяжелое, но отнюдь не туманное, чувство. Я ощущала некое темное присутcви в углу алтаря или в Церкви как таковой. Это снова была та самая не дающая мне покоя “мерзость запустения”. Я опять мысленно увидела гомосексуальную пару, благословляемую перед алтарем. В сегодняшем Евангелии читались слова Христа “[любой], кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь.” Эти слова словно бы ударили меня. "Волю Моего Отца"! Внезапно я ощутила, что недавнее действие Католической Церкви, публикация документа, разрешающего (читай “обязывающего”) благословлять однополые пары и нарушающая волю Бога как она выражена в Божественном откровении (Писании и Предании), сводит на нет все, что происходит в церкви. У меня было сходное, но не столь сильное чувство после обнароднования государственной комиссией множества фактов былого сексуального насилия над детьми и его покрывательства в местной епархии - и, самое главное, встреченных мертвым молчанием пастырей и прихожан. Одно из ощущений, перерастающим в уверенность, было, однако, идентичным: я ощущала, что служение Мессы священником и прихожанами как ни в чем ни бывало, как раньше, словно бы не было ни обнародования позорных фактов сексуального насилия над детьми, ни позорной “Fiducia Supplicans” – т.е. притворяясь, что все в порядке и не обронив ни слова о том, что происходит – это молчание словно бы опустошало Мессу, в каком-то смысле делало ее нереальной. Я почувствовала тошноту и начала думать, были ли теперь в Евхаристии реальные Тело и Кровь Христовы. Мне стало ясным, что только открытое “нет” “Fiducia Supplicans” местной церкви могло бы меня успокоить относительного реальности Тела и Крови – я имею в виду не доктрину, а реальность Евхаристии в каждой церкви, хранящей молчание о “Fiducia Supplicans”.

Святое расщепление

Наконец-то я, кажется, поняла что такое “мерзость запустения”, в храмах Святого Духа. Мерзость запустения не может быть достигнута посредством ясного и прямого отрицания воли Божией выраженной в Его словах, а затем делания того, что хочется. Мерзость запустения – это громкое чтение этих самых слов в Церкви, целование Слова т.е. содержащей их Библии, их проповедь, причастие Слову т.е. Христу в Евхаристии, а затем делание того, что хочется, в окольной, лживой, предательской, форме в той же самой Церкви – например, насилие над детьми или благословение однополых пар. Это + и - которые производят 0, ничто, запустение в храме Святого Духа и всей Церкви.[3]

Abomination of desolation

“Therefore when you see the abomination of desolation spoken of by the prophet Daniel, standing in the holy place (let the reader understand)”.

 

 

An explanation: in my work I use the term “vector of abandonment”. This vector is the opposite of a vector of attachment and love. Those vectors are present in all human actions: vectors of love are holding the creation together; vectors of abandonment are destroying it. Jesus Christ is the ultimate vector of love, Love itself.

 

A kind of a sign

Yesterday I had a strange experience in the tiny Roman Catholic chapel after Mass. I have had murky thoughts about “abomination of desolation” after ‘Fiducia Supplicans’, a declaration that allows blessing of homosexual couples, came up[1]. In my mind I “saw” a homosexual couple standing there in the church (their silhouettes against its interior with Jesus Christ, His Mother, St Joseph and saints and angels depicted on stained glass windows) being blessed by a priest – and that sight was absolutely mad. I asked Our Lord for a sign re: “abomination of desolation” because I did not want to be presumptuous and take my thoughts for His. I was praying after Mass when suddenly something that I have never witnessed before happened: a five-year old child of some “traditional Catholics” rode into the church… on his bicycle! He rode straight to the sanctuary and, as if it was not enough, picked up his bicycle, put it into the sanctuary and began riding there. His mother came after him but not quick enough to prevent his entrance into the sanctuary. She called him yet he did not care – he was riding there behind the altar with a defiant smile so she had to pull him out of there. I did not really see her removing him, to me the event i.e. what I saw clearly was a strange ride into the Church and then – around the altar.

Looking back, I think it was a kind of a sign – not that a child himself was “an abomination” of course – but that his actions could be done only in a non-sanctuary and non-church. Indeed, if he just ran (not cycled) in for the purpose of looking at something (as children do sometimes, crawling into the sanctuary) it would be entirely different and quite normal. No, he was riding as if it was not a church at all.

Today, when I went to Mass again, the feeling was heavy and clear. I felt a presence of something dark in the corner of the sanctuary or in the Church as such. It was that “abomination of desolation” in question. I again “saw” in my mind a blessing of homosexual couple before the altar. Today’s Gospels reading contained the words of Christ “whoever does the will of My Father in heaven is My brother and sister and mother”. I felt as if something hit me hard. “The will of My Father!” Suddenly I felt that the most recent action of the Roman Catholic Church, the document that allows (read “obligates”) blessing of homosexual couples, being a violation of God’s will as it is expressed in the divine revelation nullifies all that is happening in the church. I had a somewhat similar feeling after the extent of “historical” child sexual abuse in the local diocese was uncovered by the Royal Commission and, most pivotal, met with the dead silence of the congregation – but not nearly as strong. One realization was identical though: I felt that it was precisely carrying on Mass as before, by a priest and by parishioners – before the scandal of child sexual abuse and before the scandal of ‘Fiducia Supplicans’ – i.e. pretending that all is OK, with no word about what was happening – that silence was emptying the Mass, making it unreal in some sense. I felt nausea and wondered if the Eucharist was the true Body and Blood of Christ now. It became clear to me that only an open rejection, by the local church, of the heresy of ‘Fiducia Supplicans’, could put my mind at rest regarding the reality of the Body and Blood – not as a doctrine but in each church silent about ‘Fiducia Supplicans’.

Holy splitting

At last, I seem to have understood what “abomination of desolation” is, in the temples of the Holy Spirit. Abomination of desolation cannot be achieved via a clear and straightforward rejection of the will of God = His design as it is expressed in His words and then doing what one wants. Abomination of desolation is reading those words aloud in the Church, kissing the Word, the Bible which contains them, preaching them, partaking the Word, Christ in the Eucharist and then doing what one wants, in an oblique, deceitful, lying way in the same Church – like abusing the children or blessing homosexual couples. It is + and – which make 0, nothing, desolation in a temple of the Holy Spirit[2] and the whole Church.

The Sacred Heart of Jesus

I first saw the statue of the Sacred Heart of Jesus in France, I think. Soon I was to see many of them; almost any Catholic church I went into would have one. Although I perceived that image as somewhat weird (for an Eastern Orthodox), with a three-dimensional heart sitting on the chest, I was drawn to it somehow.  

An Eastern Orthodox typically objects the devotion to the Sacred Heart on the grounds that a heart is a part of the body and we are devoted to the whole Christ (to venerate a bodily part is a kind of heresy some say). I must say the objection made a sense to me, although not for the theological reason but because the heart of Jesus, being venerated separately from Him, did not work for me psychologically. My attitude changed when I read the words of Christ addressed to St. Margaret Mary Alacoque (1647-1690, France) in a vision of Him with His heart being visible:

“Behold the Heart which has so loved men that it has spared nothing, even to exhausting and consuming Itself, in order to testify Its love; and in return, I receive from the greater part only ingratitude, by their irreverence and sacrilege, and by the coldness and contempt they have for Me in the Eucharist.”

[1]

Then I understood that the Heart depicted outside of the body, pierced and squeezed by the Crown of Thorns, with the Cross on the top of it aflame and with the rays of light coming from it is simply a symbolic expression of the emotional suffering of the Son of Man caused by His love for us and not just that – it is an invitation to the painfully (for the human with a heart) real relationship with Him. It is a symbolic expression of the Love of God Who suffers because His Sacrifice, made out of His burning love for the humanity, has been rejected, mocked, ignored or otherwise abused by most. It is an utmost expression of the vulnerability of God, God Who can be vulnerable only in Incarnation.[2]

Precisely because in the Person of Christ both Man and God are vulnerable it is so important for the statue of the Sacred Heart not to be sweetly sentimental, I think. Far from conveying “sweetness”, it is supposed to convey the pain of the Man and the pain of God Who has exhausted all means for winning the love of His creatures and yet is still being denied by so many. There is nothing left; God died so that men could live and nothing can be added to that fact. One can detect an anger in the words of Christ to St. Margaret Mary Alacoque – again, very understandable anger at the loss of the souls and possible relationships – all that despite the bloody Sacrifice.

 

I would like to highlight a very human aspect of the message given by the Son of Man to the French mystic. It is entirely normal, for a human psyche, to love and to desire reciprocal love; it is normal, when one loves someone, to wish for them all possible good and to try to save them from a mortal danger; it is normal to be beside oneself if one sees that the other is turning his back on the sacrifice which is also the means of their salvation from the eternal death. Finally, it is normal, for a normal man, to reveal his vulnerability, to risk, stating his love and revealing his pain at the loss. Yes, Jesus as He is depicted on the image of the Sacred Heart is risking to bring even more mockery and spite upon Himself – if He is God how can He be like that? Isn’t God is supposed to be far above, not “needing” anything, not heartbroken or at least not exposing Himself like that?

Се, творю все новое

 

Комментарий к диаграмме

В феврале этого года я написала эссе Причастие оставленности о процессе трансформации вакцины в некое квази-причастие, в нечто, ставшее возможным только посредством запрета христианам доступа к настоящему причастию, Телу и Крови Христа. В нем я упомянула об одном особенно выдающемся случае раздачи вакцин, организованном в Солсберийском соборе. Мало того, что собор открыли специально и только для этого (после того, как много месяцев он простоял закрытым для верующих) – раздача вакцин происходила под аккомпанемент церковной музыки, включая евхаристические песнопения; таким образом, процесс вакцинации сделался исключительно торжественным и приобрел вкус участия в некоей мистерии.

С февраля 2021 процесс включения вакцин в жизнь Церкви сильно продвинулся. До этого некоторые церкви, отменяя богослужения с участием прихожан, всего лишь предоставляли свои здания для масс-вакцинации. Т.е., люди (любые люди – как христиане, так и не христиане) могли получить оскверненную абортом вакцину[1]в храме. В настоящее время, во многих местах некоторые епископы установили правило, согласно которому только принявшие вакцину могут участвовать в Литургии и принимать причастие и другие таинства Церкви. Обычно это делается под предлогом “вакцинируйся ради блага других, из христианской любви к ближнему”. Вылущенная из оболочки “благости”, суть призыва состоит в “прими оскверненную абортом вакцину для того, чтобы ты смог получить Тело и Кровь Христовы”.

See, I am making all things new

 

A brief comment to the diagram

On February this year I wrote the paper ‘A communion of abandonment’ about the process of transformation of a vaccine into a kind of communion, something that was only possible via baring Christians from access to the true communion of the Body and Blood of Christ. There I mentioned a particularly remarkable case of distribution of the vaccines, staged in the Salisbury Cathedral. Not only the Cathedral was opened for that purpose (after being closed to the faithful for months), the distribution of the vaccines was accompanied by liturgical music including Eucharistic hymns; the whole process thus was very solemn and acquires the ‘taste’ of participation in a mystery.

Since February 2021 the process of incorporating the vaccine into the life of the Church has much advanced. Before some churches, while suspending their public Masses, only volunteered their buildings for mass-vaccination. Meaning, that the people (any people, Christian and non-Christians) could receive the abortion-tainted vaccines in the church. Now, in many places, some bishops made it conditional for Christians to receive the vaccine first, to be able participate in the Liturgy and to receive the sacraments. It is usually done on the pretext of “vaccinate to be good to the brethren, out of Christian love”. Being stripped of niceties, the gist of the message is “receive the abortion-tainted vaccine so you could receive the Body and Blood of Christ”.

Sister Ioanna Reitlinger: the bequest of an iconographer (1980s)

Because I have received no formal education in philosophy and art history (but had to attain everything on my own via reading and studying in museums) it is difficult for me to write this little addition and find suitable terminology. Nevertheless, because over my long life I have acquired an experience in this area I simply want to share my thoughts, in the hope that my learned friends will understand me and may later on help to discern the problems which I raised.

Since the primitives and, in particular, the ancient Russian icons were discovered (by “discovered” I mean not just “cleared from the newer layers of paint during restoration” but “understood” and “valued”) and people began painting new icons in that discovered “style” many make a mistake: they do not consider enough the vast diversity of approaches to icon painting over centuries. To see what I am trying to say one can compare the icon ‘Our Lady Vladimirskaya’ XII c. with ‘The Holy Trinity’ by Rublev. Yes, there is the same principle there, but there is also an enormous difference or at least huge.

And now some of our contemporary iconographers (unfortunately, I live in isolation so know very few), after choosing a particular single period in icon painting as a model for imitation, consider all other attempts which differ from theirs as “not icons” (or not canonical – A.T.).

Usually those who nowadays are engaging in icon painting take for their example the time when the style was already very well-developed and even over-developed, being on the boundary with decadence and having much of the aestheticism that I, to a degree, oppose to the religious content of an icon and to its sincerity. Because this boundary is so very fragile it is even more dangerous to take such a style (overdeveloped to the point of decadence) as an example and compass.

It seems to me that the ancient epochs with their realism are much closer to our religious psychology – I would not be afraid of the word “realism” here – but I must stop to clarify its meaning and even more so the difference between symbolism and stylization. Art in its very nature is symbolic and the icon, because of its task, is even more symbolic (here one can speak about a kind of “real-symbolism”). It is precisely when the icon departs from this real-symbolism as the method of expression that it departs from its task or purpose.

An iconographer must be shot first

This little paper is the result of being requested to write “a short piece that brings Christ alive for us [Westerners] in the icon”. I deliberately quoted the exact words because they provide “a springboard” into what icon is, what is not and what to do with it.

I cannot fulfill the request “to bring Christ alive for someone”. Objectively speaking, Christ does not need to be brought alive because He is alive, He is the Life itself. “Come and drink all of you who are thirsty, from the Source of immortality”. Yet, subjectively/paradoxically Christ is dead for all who do not wish to relate to Him. Hence, I am unable to make Him alive for anyone (including on an icon) no matter how eloquently I speak of Him or of the mystics who loved Him or of how “lively” I paint Him. Ultimately, it is between Christ and the soul. Jesus Christ becomes alive for someone in the moment when someone turns to Him in response, as a person to the Person (very much like to another human being). This is what the icon is for – being a representation of the Person (of Jesus Christ or His Mother or a Saint) it invites a response from the other. And an icon is an invitation to the most intense personal relationship imaginable, the witness of what Christianity is all about. I have not read about that elsewhere but I feel that an icon is the essence of what personhood is, the essence which is possible to depict using symbolic realism (an icon is both realistic and symbolic).

Christ Pantocrator, icon, Saint Catherine's Monastery, Sinai, 13 c.

Причастие оставленности

Символ веры

Верую в Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли.
И в Иисуса Христа, Единственного Его Сына, Господа нашего, Который был зачат Святым Духом, рождён Девой Марией, страдал при Понтии Пилате, был распят, умер и погребён, сошёл в ад, в третий день воскрес из мёртвых, восшёл на небеса и восседает одесную Бога Отца Всемогущего, оттуда придёт судить живых и мёртвых.
Верую в Святого Духа, Святую Вселенскую Церковь, общение святых, прощение грехов, воскресение тела, жизнь вечную. Аминь.

Это – Апостольский Символ веры. Многие на Западе предпочитают его Никео-Цареградскому, считая последний слишком “техническим” (слово “единосущный”, по-английски звучащее как “consubstantial”, вызывает особенно много нареканий). Никео-Цареградский Символ веры не только более насыщен богословием, он более психологичен или лучше сказать, он выявляет некую психологическую реальность, а также возможность иной реальности, которую я увидела только в контексте развертывающейся сейчас компании по всемирной вакцинации. А именно, Никео-Цареградский Символ веры делает совершенно яcным, что Христос не был убит против Своей воли:

И во еди́наго Го́спода Иису́са Христа́, Сы́на Бо́жия, Единоро́днаго, И́же от Отца́ рожде́ннаго пре́жде всех век; Све́та от Све́та, Бо́га и́стинна от Бога и́стинна, рожде́на, несотворе́на, единосу́щна Отцу́, И́мже вся бы́ша.
Нас ра́ди челове́к и на́шего ра́ди спасе́ния сше́дшаго с небе́с и воплоти́вшагося от Ду́ха Свя́та и Мари́и Де́вы, и вочелове́чшася.
Распя́таго же за ны при Понти́йстем Пила́те, и страда́вша и погребе́на.
И воскре́сшаго в тре́тий день по Писа́нием.

(И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, единородного, рождённого от Отца прежде всех веков, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рождённого, не сотворённого, одного существа со Отцом, через Которого всё сотворено;
для нас людей и для нашего спасения сошедшего с небес, принявшего плоть от Духа Святого и Марии Девы и сделавшегося человеком,
распятого за нас при Понтии Пилате, страдавшего и погребённого,
воскресшего в третий день согласно с Писаниями (пророческими),)

Уточнение “распятого за нас при Понтии Пилате” указывает на то, что Он был взрослым человеком, а не младенцем, потому что младенцев не раcпинали – но это побочная, довольно-таки абсурдная мысль, которая никогда бы не пришла мне в голову вне контеста истории с коронавирусом. Только в этом контексте у меня возникла мысль, что, в отличие от Никео-Цареградского Символа веры, ничто в Апостольком Символе веры не указывает на то, что жертвоприношение Христа было совершено по Его свободному произволению:

“И в Иисуса Христа, Единственного Его Сына, Господа нашего, Который был зачат Святым Духом, рождён Девой Марией, страдал при Понтии Пилате, был распят, умер и погребён, сошёл в ад, в третий день воскрес из мёртвых.”

Учитывая, что самая суть христианской веры опирается на три главнейших факта: воплощение, cмерть и воскресение Иисуса Христа, полностью Бога и полностью Человека, Он легко мог бы умереть младенцем, так сказать, поставив галочки против всех эти пунктов. Христос был зачат, рожден, убит и затем воскрес/стал бессмертным. Или даже короче: зачем Ему ждать, чтобы умереть – Он мог бы родиться и умереть сразу же. Или еще лучше – Он мог бы быть абортирован (это дало бы крупный бонус, в этом случае Он бы избежал даже мимолетного соприкосновения с тяготами земной жизни), рассечен, препарирован и позже распространен среди верующих в Него, в качестве причастия. Мы бы ничего не потеряли.

Церковь учит, что в воплощении, cмерти и воскресении Иисуса Христа, полностью Бога и полностью Человека, человеческая природа как таковая и каждый человек (посредством личного выбора принять этот факт в акте веры) была привита к Богу и получила исцеление; Христос, родившись от женщины, умерев и воскреснув “протащил” нашу человеческую природу сквозь смерть, делая воскресение и бессмертие возможным для каждого из нас. Опять-таки, похоже, что наше спасение могло бы быть достигнуто, если бы Христос был убит в младенчестве или даже абортирован. Он все равно бы обладал человеческой и божественной природой (теми же субстанциями или свойствами), которые бы дали Ему возможность выполнить Свою задачу, а нам – принять Его в причастии, “источнике бессмертия” и быть спасенными.

Communion of abandonment

The Creed

I believe in God, the Father Almighty, Creator of Heaven and earth; and in Jesus Christ, His only Son Our Lord, Who was conceived by the Holy Spirit, born of the Virgin Mary, suffered under Pontius Pilate, was crucified, died, and was buried.
He descended into Hell; the third day He rose again from the dead; He ascended into Heaven, and is seated at the right hand of God, the Father almighty; from thence He shall come to judge the living and the dead.
I believe in the Holy Spirit, the holy Catholic Church, the communion of saints, the forgiveness of sins, the resurrection of the body and life everlasting.

This is the Apostolic Creed. Many in the West prefer it to the Nicaean considering the latter to be “too technical” (consubstantial is being complained most about somehow). The Nicaean Creed is not only more theological, it is also more psychological or better to say it highlights the psychological reality and the possibility of another reality which became apparent to me only in the context of the current world vaccination campaign. Namely, the Nicaean Creed states very clearly that Christ was not killed against His will:

I believe in one Lord Jesus Christ,
the only-begotten Son of God,
born of the Father before all ages,
God from God, Light from Light,
true God from true God,
begotten, not made,
consubstantial with the Father.
Through him all things were made.
For us and for our salvation
he came down from heaven: by the power of the Holy Spirit
was incarnate of the Virgin Mary,
and became man.
For our sake he was crucified under Pontius Pilate;
he suffered death and was buried,
and rose again on the third day
in accordance with the Scriptures.

Meaning, it was clearly Christ’s own will, not just His Father’s will “to come down from heaven and to become man” and to sacrifice Himself “for our sake”. One can also read “and became man” as “he was incarnate and grew up”; the clarification “he was crucified under Pontius Pilate” also indicates him being a grown man and not a baby because babies were not crucified – but this is a side thought and quite an absurd one, a thought that could never come to my mind before, outside of the context of the current story with the coronavirus. Only in that context did it occur to me that, unlike the Nicaean Creed, nothing in the Apostolic Creed indicates that Christ’s sacrifice was done by his free will:

“and in Jesus Christ, His only Son Our Lord, Who was conceived by the Holy Spirit, born of the Virgin Mary, suffered under Pontius Pilate, was crucified, died, and was buried. and rose again on the third day in accordance with the Scriptures.”

Considering that Christian faith in its bare essence rests on three major facts: Incarnation, Death and Resurrection of Christ, true God and true Man (i.e. fully human as well as fully divine) then just as well He could die as a baby to tick those facts so to speak. Christ was conceived, born, murdered and then resurrected/became immortal. Or we can make it even shorter: why should He wait to die – He could just be born and killed on the spot. Or even better – He could be aborted (there would be a big bonus, He would not suffer even a glimpse of an earthly life), dissected, prepared and later on distributed to all believers in Him as a communion. We would not lose anything at all.

The Church teaches that via the Incarnation, Death and Resurrection of Christ, true God and true Man, the humanity as such and each human (via an individual choice to accepts this fact in an act of faith) got grafted into God and was healed; Christ, via being born of a woman, dying and being resurrected had pulled our human nature through death making the resurrection and immortality possible for each of us. Again, it appears that our salvation could be achieved if Christ was murdered as a baby or even was aborted. He would still have the same human and divine nature (the same substances or qualities) which should enable Him to perform His task and us – to receive Him in communion, “the source of immortality”, and be saved.